Источник: страница Кемаль Ордек в Фэйсбук
Так трудно писать это, когда мое тело, моя душа болит.
Все, что я хочу делать, это кричать. Я хочу, чтобы люди услышали меня, а потом я хочу забиться в угол, оторваться от этого мира.
Сколько раз человек плачет после всего, что произошло? Сколько раз человек вздрагивает и дрожит, когда вспоминает что случилось?
Источник: страница Кемаль Ордек в Фэйсбук
Так трудно писать это, когда мое тело, моя душа болит.
Все, что я хочу делать, это кричать. Я хочу, чтобы люди услышали меня, а потом я хочу забиться в угол, оторваться от этого мира.
Сколько раз человек плачет после всего, что произошло? Сколько раз человек вздрагивает и дрожит, когда вспоминает что случилось?
В течение многих лет я занимаюсь правозащитой, чтобы выявлять нарушения прав, с которыми сталкиваются представители ЛГБТИ сообщества и секс-работники. Так что не то, чтобы я не знаю что это; я знаю, что означают дискриминация и насилие.
До сегодняшнего дня, я была избита и госпитализирована два раза. Я была изнасилована дважды. Я очень хорошо знаю, что означает изнасилование — метод доминирования, который мужчины применяют ко мне, а также что означает боль от нахождения в полной беспомощности, в одиночку.
Двое мужчин, которые пришли в мой дом… Трое мужчин, которые украли мой телефон… Еще один мужчина ждал снаружи дома. Один мужчина, который изнасиловал меня. Трое мужчин, которые хотели взять мои деньги вместе с моим телефоном… Трое мужчин, которые угрожали мне смертью … Один мужчина, который душил меня … Один мужчина повторял «Я трахну тебя, заберу твои деньги, потом приду и снова трахну!» … Трое мужчин около моей двери, которые говорят: «Подумай, что произойдет», если я откажусь дать им деньги… Трое мужчин, олицетворяющих угрозы, изнасилование, смерть.
В середине этой лицемерной мужественности — секс-работник, представительница ЛГБТИ… защитница прав …
То, о чём я расскажу вам, это не просто случай грабежа. И это не просто дело об изнасиловании. Это одна история из серии событий, которые могли бы закончиться убийством. Это история об апатии, отрицании и невежестве, которые приходят после истории о параличе, окружающем одинокого секс-работника и представительницу ЛГБТИ.
«Мы трахнем тебя, возьмём твои деньги, и потом снова трахнем тебя …»
Два человека, они украли мой телефон. Один изнасиловал меня. В этот момент, они говорили по телефону с другим человеком, который, как я узнала, был их родственником. Они дали ему адрес моего дома. Я пыталась сопротивляться, не дать открыть дверь, когда третий пришел в мой дом. Мне как-то удалось убедить двух людей, которые оскорбляли меня, и которые были в моем доме. На этот раз они потребовали деньги вместе с телефоном. Они угрожали убить меня. Когда они поняли, что при мне нет наличных денег, они повели меня к банкомату, чтобы снять деньги. Третий человек присоединился к ним. Они угрожали мне на пути к банкомату и сказали, что они хотят все мои деньги. Один взял меня за руку и сказал, что он «трахнет» меня. Они сказали мне, что трое из них вернутся в мой дом после того, как получат все деньги и «трахнут» меня. Они сказали, что если я буду сопротивляться, «это закончится плохо».
Я увидела полицейский патрульный автомобиль на углу дороги впереди. Люди, заставляющие меня пойти к банкомату с помощью угроз, стали беспокоиться, когда они увидели полицию. Они сказали, что мы пойдём другой дорогой и найдём другой банкомат. Я спокойно сказала им, что я не буду жаловаться и отдам им деньги. Я не знаю как, но главарь мне поверил. Чтобы добраться до банкомата, мы должны были пойти к углу, где был припаркован патрульный автомобиль. Когда мы проходили мимо полиции, я закричала и побежала в сторону полиции. Я сказала им, что они задержали меня, что они хотели меня ограбить, что они украли мой телефон.
«Офицер, мы — мужественные мужчины. Вы же нас понимаете, не так ли? Не слушайте этого педика… »
Как только я попыталась объясниться полиции, они закрыли мне рот. Они сказали: «Тихо! Не говори, пока с тобой не заговорят!» В то же время полицейские спокойно выслушивали преступников, которые говорили: «Офицер, мы — мужественные мужчины. Вы же нас понимаете, не так ли? Не слушайте этого педика…», «Офицер, он пригласил нас, вы знаете, какие они…»
Один из двух сотрудников полиции небрежно обыскал их, и каким-то образом они не нашли у нападавших мобильный телефон, принадлежащий мне. Я сказала полиции обыскать их должным образом и то, что у них есть мой телефон. Полицейский, который обыскивал нападавших, сказал, что он обыскал их и не смог найти телефон. Он спросил меня несколько раз о том, была ли я уверена в том, что они украли мой телефон. У одного из нападавших они обнаружили карманный нож, и когда они спросили его об этом, он сказал: “Ничего важного, офицер» и на этом все и закончилось. Один из преступников повторил: «Офицер, он лжет, не верьте ему». Полицейские начали сажать нас в машину. Двое полицейских впереди, трое нападавших сзади, и я в «клетке» в самом конце патрульной машины, изолированном железом. Они думали, что я заслужила, чтобы находиться в месте для виновных. Когда я сказала: «Меня тошнит, офицер, я думаю, что меня сейчас вырвет, почему я нахожусь здесь, мне плохо», то полиция начала жаловаться: “Что, мы должны возиться с тобой, просто садись в машину, смотри, в каком переплете мы уже находимся».
“Даже не смей подавать заявление о возбуждении уголовного дела, мы убъем тебя…”
Меня, застрявшую на заднем сидении, и нападавших разделяла только тонкая железная сетка. Нападавшие и полиция вели задушевный разговор… «Вы откуда, офицер?» «С нами все будет в порядке, брат полицейский? Я имею в виду, у нас есть семьи и тому подобное”, «Не заставляйте нас страдать из-за этого педика, вы и мы, мы же понимаем друг друга, правильно, брат? «
В то время, как этот разговор продолжался, один из преступников повернулся ко мне и стал мне угрожать: «Я убью тебя, трахая тебя снова и снова, даже не смей подавать заявление о возбуждении уголовного дела, я отрублю тебе голову, мы убьем тебя». Когда я крикнула: «Они угрожают мне, разве вы не видите, офицер?», один из полицейских сказал: «Заканчивай, не раздражай нас», а другой сказал нападавшим: “Не пугайтесь, если она подаст заявление, вы также сможете подать жалобу за клевету».
“Я являюсь главой ассоциации, и то, что вы делаете, является преступлением, вы должны препятствовать тому, чтобы они причинили мне вред”
Когда мы приехали на полицейскую станцию Эсат, я сказала одному из сотрудников полиции, что они были свидетелями того, что преступники угрожали мне много раз в машине, и что они должны что-то сделать, если эти угрозы повторятся. Я сказала, что это не был первый раз, когда я прошла через что-то подобное, и что я, как глава НПО, знала, какие меры должны быть приняты в отношении данного вида преступлений. Я также сказала, что их терпимое отношение к преступникам является преступлением. Двое полицейских, которые обращались со мной очень плохо всего лишь 10 минут назад, начали говорить, что они дружат с ЛГБТИ / секс-работниками: «Я знаю много трансвеститов, я знаю тебя. Я не дискриминирую по половому признаку, не волнуйся.” Я была поражена.
“Мы трахнем тебя просто у нас на коленях, кто ты такой, педик!”
Преступники продолжали угрожать мне, несмотря на то, что мы уже приехали в полицейский участок. Они угрожали мне и оскорбляли меня много раз на глазах полиции. «Брось это дело. Ты знаешь, что произойдет, если ты этого не сделаешь, «» Мы знаем, где ты живешь в настоящее время. Они освободят нас в любом случае, и ты будешь иметь дело с последствиями «.
Я неоднократно говорила, чтобы полицейские прекратили это, что я не чувствую себя в безопасности, не понимаю, как они могли оставить меня сидеть с преступниками, и что они будут нести ответственность, если что-то случится со мной. Ничего не изменилось, кроме того, что они держали дистанцию в один метр между нами. Я ждала в течение нескольких часов для дачи показаний, находясь в это время под угрозой.
“Ты снимешь обвинения если мы найдем твой телефон?”
В то время как они продолжали угрожать мне, один из преступников продолжал наступать на меня, говоря, что они найдут мой телефон, и убеждая меня отказаться от возбуждения уголовного дела. Почти все из этих диалогов между мной и этим человеком происходили на глазах полиции. Преступник признался, что мой сотовый телефон у него и он вернул бы его мне обратно, если бы я забрала заявление и встретилась с ним возле полицейского участка. Я сказала полицейским, чтобы они записали разговор, свидетелем которого они являлись, на диктофон, так как в конце концов стало ясно, что мой сотовый телефон на самом деле был у преступников. Тем не менее, всё повисло в воздухе.
В то время, как этот разговор продолжался, один из офицеров полиции вышел с одним из нападавших, они говорили в течение пяти минут. Они провели какие-то торги. Потом он зашёл и позвал меня выйти. Подвёл меня к полицейскому автомобилю и начал говорить: «Откажешься от заявления, если мы найдем твой телефон?” Я сказала им, что я хочу сначала увидеть мой телефон. Полицейский достал телефон из кармана; моя SIM-карта была извлечена. В тот же момент я забрала телефон и SIM-карту обратно. Оказывается, нападавшие бросили телефон внутри полицейского автомобиля, когда они были задержаны. Это мне сказал полицейский. Я сказала, что намерена возбудить уголовное дело.
“Достаточно с этим Племенем Лута”
Я позвонила своему адвокату и села на скамейку в саду полицейской станции, пока ожидала ее. В это время заехал полицейский автомобиль, и полицейские, которые прибыли в нем, прошли мимо меня. Узнав о моем деле, один из них прошел мимо меня, говоря: «Хватит этого племени Лута». Я начала дрожать от гнева. Я зашла в полицейский участок для того, чтобы найти справедливость, но очутилась среди предрассудков, ненависти и пристрастности. Кроме того, нападавшие тоже вышли в сад и начали вербально атаковать меня и угрожать.
“Эти люди восстали против правительства во время Гези…”
Когда моя адвокат прибыла, мы присели вместе за пределами станции, чтобы поговорить. Это было время для предрассветного (Сахур) принятия еды во время Рамадана, и в саду сидело много полицейских, которые ели… О, они начали… Они говорили обо мне, громко смеясь, говоря такое, как, например: «Посмотрите какое большое дело он раздул из маленького ограбления»… Один из полицейских сказал громко другим: “Эти люди восстали против правительства во время Гези». Я не могла поверить своим ушам. Я начала дрожать и плакать от злости.
“Тебя не изнасиловали…”
В то время как нападавшие были доставлены в больницу для проверки здоровья, полицейский, который собирался принять мое заявление, подошел к нам и спросил, что случилось. Мой адвокат вмешалась и сказала, что я являюсь жертвой насилия, и что стоит прекратить постоянно меня травмировать, поэтому объяснение не может быть дано ему. Полицейский разозлился и сказал: «Я вас не спрашивал, госпожа юрист». Началась громкая ссора. Вдобавок ко всему, та же самая полиция сказала мне: “Тебя не изнасиловали, как ты только смогла все это придумать…» Полиция, те, кто должен принять мое заявление, говорили мне о том, была ли я изнасилована или нет.
“Да какой из вас адвокат, не усложняйте нам работу!”
После того, как мы сходили в больницу для того, чтобы получить отчет о побоях и изнасиловании, мы вернулись в отделение полиции. Меня изнасиловали, и с того момента прошло 6 часов. Мое заявление все еще не было принято. Пережив такой кризис, мы ждали в течение нескольких часов в полицейском участке, чтобы оставить заявление. В то же время, на участке даже не было никакой другой работы… Так как мы приехали в полицейский участок первыми, там не было никого, кроме меня, моего адвоката, и нападавших. Какой волевой или терпеливый человек сможет так долго ожидать, если в участке находится жертва изнасилования, угроз, ограбления и психологического насилия? Когда целесообразно заставлять человека ждать так долго? Какая часть всего этого правильна или понятна? Казалось, что они говорили не подавать заявление о возбуждении уголовного дела и просто уйти.
Сотрудник полиции вышел из комнаты для составления отчетов и попросил нашу подпись на полицейском отчете. Когда я прочитала его, я увидела, что полиция написала отчет с односторонней точки зрения. Большинство отчета состояло из заявлений нападавших. Я сказала, что я не буду подписывать данный отчет. Полицейские офицеры разозлились и начали кричать на меня. Когда моя адвокат вмешалась и заявила, что я не должна его подписывать, вдруг все 5-6 офицеров окружили нас и начали огрызаться. В тот момент, один полицейский закричал на моего адвоката: «Да какой из тебя адвокат, не усложняйте нам работу!» Эта психологическая пытка продолжалась в течение пяти минут. Я не подписала протокол и потребовала, чтобы полиция написала вручную заявление о том, что я воздерживаюсь от подписания протокола. Они сделали это.
“Заявление слишком длинное, сократи его…”
Нас завели в комнату для дачи заявлений по прошествию 7-ми часов после того, как я прибыла в полицейский участок. Я начала давать свои показания. Конечно, я давала свои показания, но офицер, который принимал показания, и который сказал мне несколько часов тому назад «ты не была изнасилована…», продолжал вмешиваться. К середине дачи показаний он «предупредил» (!) меня, сказав: «Но это заявление слишком длинное, сократи его. Я пока мягкий и понимающий. Просто опиши все кратко». Моя адвокат вмешалась и сказала, что я могу давать показания так, как я хочу, и что все детали важны. Полицейский рассердился на адвоката, поднял голос и сказал ему, у него много работы, и что такие вещи, как дача показаний, не делаются таким образом. Я находилась в середине поиска справедливости в системе, которая даже не разрешает мне дать показания так, как я этого хочу…
“Ты свободна, можешь уходить…”
Я подписала мои показания и подала заявление на решение о защите и охранном ордере. В тот день, когда я написала эти строки, на следующий день после нападения, я узнала, что нападавших отпустили, прокурор даже не передал их в суд. Это означает, что эти три человека, которые пытались ограбить меня, которые изнасиловали меня, и угрожали мне смертью, свободны и разгуливают по Анкаре. Но я, жертва, должна прятаться. С момента данного нападения я не могу вернуться домой. Преступники постоянно звонят мне на мобильный номер… Я не отвечаю, но я боюсь.
Спасибо вам за все чистосердечные сообщения…
Я не отвечаю на телефонные звонки. Я не отвечаю ни на чьи звонки, кроме звонков от моего друга, у которого я сейчас живу, от одного или двух близких друзей, и моих адвокатов. Я не готова говорить. Я не отвечаю на звонки с номеров, которые я не знаю, в целях безопасности. Если вы хотите сообщить о моем случае в новостях, лучше пришлите мне смс.
Я разбита психологически. Я знаю, что очень много людей пытались помочь, они передавали добрые сообщения через других. Я благодарю вас всех. Ощущение вас рядом со мной дает мне силу.
Так как я себя чувствую сейчас?
Как я?… Нехорошо. Я чувствую себя потерянной в промежуточном положении. И я не отдохнула. Я пытаюсь отдохнуть, но я не могу. Я боюсь людей, которых я вижу, когда я иду по улице, я постоянно проверяю, кто позади меня, я в доме моего друга, и я не могу пойти куда-либо, кроме этой окрестности, я не могу заняться моим обычным видом спорта, я чищу аккаунты моих социальных сетей…
Говоря короче, я боюсь, меня преследуют кошмары, я просыпаюсь, меня снова мучают кошмары. Я чувствую себя угнетённой. Каждый разговор напоминает мне то, что я пережила. Я хочу быть одна и уйти от всего, но в то же время я хочу избавиться от страхов, возникающих у меня, когда я одна.
Мои дорогие адвокаты следят за ходом расследования. Конечно, я не могу оставаться в стороне от него. Мне нужно отвлечься от всего этого, но я не могу. Я привыкла защищать жертв, но, когда я — жертва, я не могу защитить себя. Мое психологическое состояние плохое, моя физическая сила отсутствует…
Преступники на свободе. Что я собираюсь делать? Каково отношение обвинения, будет ли оно принимать меры, которых хотим мы? Каков будет судебный процесс? Почему все не двигается быстрее? Почему люди не чувствительны к сексуальным нападениям? Буду ли я вечно вести кочевой образ жизни? Вынуждена ли я буду постоянно менять города? Почему правовые органы не приложат усилия для того, чтобы решить эту ситуацию “застревания”, которое я чувствую? Насколько является правильным или здоровым попытка доказать изнасилование? Разве это не насилует мой мозг?
Я не могу пойти в офис ассоциации, я не могу работать, я не могу следить за процессом, и когда я делаю, я снова получаю травму. Я переживаю то, что случилось, тысячу раз в день.
Мне нехорошо…
Короткое, но важное последнее сообщение… «Неужели нужно, чтобы меня убили для того, чтобы вы смогли сказать две хорошие вещи»
«Почему они приглашают в свой дом так много людей», «Какова была их цель?», «Видишь, нельзя легко разбогатеть…», «Добровольно ли они пригласили их, кто знает, что на самом деле произошло, чтобы это произошло…» Я слышала это от представителей ЛГБТИ, секс-работников, активистов. Если вы все еще можете задавать такие вопросы после такого ужасного опыта, если вы до сих пор пытаетесь сказать, что я «сделала ошибку» после всего этого, если вы не можете сказать «выздоравливай», то я в вас не нуждаюсь.
Если мы не улучшаем самочувствие друг друга, то нам не стоит продолжать борьбу вместе. Знайте, что вы также измучили меня, как и преступники, которые совершили надо мной насилие и полиция.
Кемаль Öрдек, транс — секс-работник — правозащитница
Источник: LGBTI News Turkey